Особенностью восстания на Донбассе является характер ведения боевых действий обеими сторонами. Рухнувшее государство Украина и несостоявшиеся государства-народные республики сделали ставку на строительство регулярной армии. Если логика со стороны Киева в таком строительстве была — при всем развале государственной машины он все-таки сумел в очень короткие сроки вернуть (пусть и частично) управляемость страной, то для народных республик строительство государственности по внутренним и внешним причинам не решена и по сей день.
При этом киевская хунта решила проблему гораздо более рационально: в период, когда управление армией по сути было утрачено, она инициировала создание иррегулярных формирований в виде территориальных батальонов, батальонов спецназначения и отрядов Добровольческого корпуса (называемых «Правым сектором»), что позволило на первом этапе войны под прикрытием боевых действий, проводимых этими иррегулярными формированиями, восстановить контроль над регулярной украинской армией.
Для ДНР и ЛНР проблема выглядит гораздо серьезнее: будучи абсолютно несостоятельными государствами, они по определению не способны «потянуть» полноценную регулярную армию, поэтому гораздо логичнее было бы вести речь о строительстве ее на основе иррегулярных формирований. Однако тогда нужно было полностью менять всю стратегию действий такой армии, которая по своей природе не способна на ведение затяжной позиционной войны на истощение.
Выход из этого тупика был найден в опоре на соседнюю Россию, которая имела и продолжает иметь свой интерес в донбасской войне — ею она прикрывает крымское направление от украинской агрессии. Однако такая цель имеет ряд ограничений, которые привели к тому, что для российского руководства (или по крайней мере той его части, которая сегодня отвечает за украинское направление) невыгодна победа восстания на Донбассе в той же степени, в которой невыгодна военная победа Киева.
Это привело к «подвешенному» состоянию конфликта, для которого найдена "удобная" формула — от перемирия к перемирию. В промежутке между ними вспыхивают ожесточенные боевые действия, в которых перемалываются наступательные возможности Киева, чем и достигается безопасность Крыма. В конечном итоге, как можно понять направленность кремлевской политики, наиболее предпочтительным избран вариант, при котором Донбасс возвращается под юрисдикцию Украины, но с особым статусом, который позволит ему служить угрозой в случае решения Киева начать «освобождение» Крыма.
Именно это и предопределило странный характер войны с точки зрения восставших: они воюют в ту войну, к которой неспособны в силу внутренней невозможности обеспечить свою победу в ней. Любые попытки выйти из-под внешнего контроля легко купируются перекрытием границы для грузов в адрес взбунтовавшихся, а точечные проблемы решаются ликвидацией наиболее идейной части полевых командиров.
Однако вернуться в состояние годичной давности и начать все сначала ополчение уже не может. Дело вот в чем.
Я уже упоминал Рачья Арзуманяна — на мой взгляд, одного из сильнейших исследователей концепта современных иррегулярных войн. Сфера его интересов и исследований выходит и далее, но в данном случае я буду использовать его работы именно в этом аспекте. В своей книге «Стратегия иррегулярной войны: теория и практика применения» Арзуманян пишет:
«...Энтони Винчи (Anthony Vinci) говорит о трех базисных проблемах мобилизации: повстанцы нуждаются в народе, который хочет воевать (мотивация); необходимы средства, позволяющие вооруженным силам выживать и воевать (логистика и вооружение); и способность осуществлять руководство (руководство, организация и коммуникации). Сами базисные задачи выглядят очевидными, однако то, как военизированные группы подходят к их решению, определяет, насколько они будут успешными в политической и психологической сферах конфликта. Именно данные сферы являются точкой опоры, позволяющей повстанцам приводить в действие асимметричные механизмы аккумулирования мощи и власти...» (стр. 26)
Проблема заключается в том, что нынешнее руководство восстанием уже не имеет народа, который хочет воевать. Год непрерывной череды предательств со стороны российского руководства создал устойчивое сочетание ненависти к Кремлю и его политике на Донбассе и иррациональной надежды на помощь со стороны России. Одним из аргументов, которым оперирует кремлевская пропаганда, объясняя принципиальное различие подходов России к Крыму и Донбассу, называется разная степень «пророссийски настроенного населения» в этих регионах. Однако понятно, что проводимая политика, в ходе которой несмотря на все заявления высшего российского руководства о том, что оно не допустит применения силы против мирного населения, сила применяется и привела к колоссальным жертвам и разрушениям, не может повысить численность дружески настроенного к России населения Донбасса. Скорее — наоборот.
В итоге война становится делом либо профессионалов, либо добровольцев-россиян, либо местных, которые увидели в войне способ повышения своего социального статуса. Идейная составляющая начинает убывать — и поддержка местного населения ополчению базируется уже не столько на том, что оно разделяет цели восстания, сколько на ненависти к Киеву. Начинает формироваться специфическое явление, о которых также упоминает Арзуманян: «...Длительность конфликтов приводит к формированию поколений, которое умеет только воевать, что приводит к явлению, которое ряд исследователей называют «ориентированной на предложение войной» (supply-side war)...» Пока говорить об этом явлении несколько преждевременно, но предпосылки к нему создаются с обеих сторон конфликта.
Цели восстания, кстати, так до сих пор и не сформулированы, а то, что удается провозгласить, очень быстро дезавуируется — как это было с заявлениями Захарченко о необходимости взятия Мариуполя, после чего буквально через несколько часов он же заявил о категорической невозможности такого действия. С конечными целями вообще полный отрыв от реальности и сплошная эклектика, крайне далекая от какой-либо разумной составляющей. Мотивировать же людей в условиях отсутствия идеологии невозможно.
Если год назад мотивация существовала в виде неоформившегося стремления к лучшему, к уходу от накатывающейся волны нацизма, а для многих это было выражено либо в глубокой автономии Донбасса, либо в присоединении его к России, то сегодня надежды на это выражаются крайне редко и по сути, являются табуированными темами.
Вернуться год назад и начать с «чистого листа» строить вооруженные силы, соответствующие управленческим государственным структурам, восставшие не могут. Не могут потому, что решение всех трех «базисных проблем» находится сегодня за пределами их возможностей — они не могут мотивировать заново население, они не могут в условиях линии фронта и мощной обороны противника получить доступ к складам военного имущества и вооружения Украины, находящимся за пределами зоны контроля ополчения, наконец, они утратили возможность выдвижения адекватных действующей обстановке руководителей. Сегодня кадровые вопросы решаются далеко от Донецка и Луганска, и руководители восстания подобраны по ключевому признаку — управляемости из Кремля.
По сути, нынешнее народное восстание можно считать уже завершившимся. То есть, война безо всякого сомнения будет продолжаться, однако ополчение и сами народные республики полностью исключены из числа субъектов происходящего. Положение может исправить отстранение группировки в Москве, которая сегодня занимается украинской политикой, однако это, судя по всему, абсолютно нереалистичное предположение. Поэтому и ополчение, и население Донбасса так и останутся заложниками этой политики, платя за то, что оказались в неудачном месте и в неудачное время своими жизнями, здоровьем, безопасностью и в конечном итоге — своим будущим. Шансов на воплощение своей мечты, которая у них была еще год назад, нет.
Тем не менее, даже в таких условиях возможны сценарии, которые могут привести к слому проводимой политики. Непрямые методы решения проблемы через создание альтернативных субъектов и их действий по ликвидации киевской хунты могут сделать политику кремлевских политтехнологов на Донбассе бессмысленной, чем можно будет вернуть ополчение на уровень субъекта событий. Однако такая попытка, как представляется, может быть предпринята только один раз — повторить ее, скорее всего, не удастся.